Иосиф Бродский и Леонид Аронзон: два способа жить в / вне советской действительности

История жизни и творчества Иосифа Бродского в СССР широко известна: яркие выступления в Ленинграде начала 1960-х, знакомство с Анной Ахматовой, ранняя слава, приобретенная во многом «благодаря» политическим преследованиям, ссылка в Норенское, ни одной поэтической публикации в советской печати, «предложение» воспользоваться вызовом в Израиль, самолет Ленинград — Вена 4 июня 1972 года.

Гораздо менее известна биография его современника и — в начале 60-х годов — соперника в неофициальной ленинградской литературе Леонида Аронзона. Родившийся на год раньше Аронзон покинул СССР за два года до Бродского: 13 октября 1970 года во время поездки в Среднюю Азию Аронзон погиб от огнестрельного ранения, случайно или намеренно выстрелив в себя из ружья. 

Бродский и Аронзон, два молодых «разно-», но равноодаренных поэта, жившие в одно время в одной и той же стране, отвергнутые официальной советской литературой и отвергнувшие ее. Однако они прожили две совершенно разных жизни, по-разному реализовав свое поэтическое дарование. Путь Бродского, быть может, не по его воле, оказался путем борьбы с системой за право быть литератором, признаваться поэтом. Проиграв эту борьбу в СССР, он выиграл ее в мировой литературе. 

Путь Аронзона — по-настоящему андеграундный — это путь отказа от борьбы, жизнь вне системы, вне советской действительности (характерно, что в стихах Аронзона практически отсутствуют ее приметы). Этот путь не принес ему прижизненной славы, а в конечном итоге привел поэта к депрессии и трагической развязке. Однако по этому пути впоследствии пошли многие представители андеграунда 1970–1980-х годов, предпочтя создавать собственную, вторую культуру, не вступая в борьбу с официальной.

Преподаватель литературы и поэт Егор Зайцев расскажет о судьбах и творчестве Аронзона и Бродского, а также о том, почему их опыт может быть актуален сегодня.

ЛЕОНИД АРОНЗОН

* * *

Бродскому

Серебряный фонарик, о цветок,
запри меня в неслышном переулке
и расколись, серебряный, у ног
на лампочки, на звёздочки, на лунки.

Как колокольчик, вздрагивает мост,
стучат трамваи, и друзья уходят,
я подниму серебряную горсть
и кину вслед их маленькой свободе,
и в комнате оставленной, один,
прочту стихи зеркальному знакомцу
и вновь забьюсь у осени в груди
осколками, отбитыми от солнца.

Так соберём весёлую кудель,
как забывают горечь и обиду,
и сядем на железную ступень,
на города истоптанные плиты,
а фонари неслышные мои
прошелестят ресницами в тумане,
и ночь по переулку прозвенит,
раскачиваясь маленьким трамваем.

Так соберём, друзья мои, кудель,
как запирают праздничные платья,
так расколись на стёклышки в беде,
зеркальный мой сосед и почитатель.

Фонарик мой серебряный, свети,
а родине ещё напишут марши
и поднесут на праздники к столу,
а мне, мой бог, и весело и странно,
как лампочке, подвешенной к столбу.

1962